Дмитрий Ростовский (Летопись, События в
5-м столетии 4-го тысячелетия): «Итак, первая гроздь пьянственного,
желчного винограда есть помрачение ума, изменение разума и погубление
памяти, ибо пар и сила вина, восходя из желудка, наполненного вином, в
голову, туманит мозг и смущает ум. Посему-то много таких, которые в
пьяном состоянии не помнят себя, не знают, что делают и что говорят,
подобно безумным; если с ними случится далее какое-либо зло, бесчестие
ли, раны ли, они на утро ничего не помнят. На таких исполняется
написанное в Притчах: «били меня, мне не было больно; толкали меня, я не
чувствовал» (Притч. 23: 35)».
Иоанн Златоуст (т.11, ч.2, бес.11): «Вино, говорит он, производит
помешательство и, если даже не причиняет опьянения, ослабляет крепость
сил души и приводит ее к рассеянности».
Иоанн Златоуст (т.2,ч.1, Слово против упивающихся…): «…(Пьянство)
пленив их (упивающихся) рассудок, … заставляет их истрачивать весь запас
мыслей неосмотрительно и без всякой осторожности. Пьяный не знает, что
нужно говорить и о чем молчать, но постоянно открыт рот его; нет ни
затвора, ни дверей на устах его; пьяный не умеет распоряжаться речами
своими с рассуждением, не умеет расположить богатства мыслей, не умеет
одно приберечь, а другое издержать, но все тратит и извергает. Пьянство
есть добровольное неистовство, утрата рассудка; пьянство есть несчастье,
над которым смеются, болезнь, над которой издеваются, произвольное
беснование, – оно хуже умопомешательства».
Иоанн Златоуст (т.4 Беседы на Книгу Бытия, бес.1): «…пьянство и
объядение, обременяя ум и утучняя тело, делают душу пленницею, обуревая
ее со всех сторон, и не позволяя ей иметь твердую основу в суждении,
заставляют ее носиться по утесам и делать все ко вреду собственного
своего спасения».
Дмитрий
Ростовский (Летопись, События в 5-м столетии 4-го тысячелетия): «…все
то, что трезвый глубоко в сердце своем скрывает, погребши молчанием,
будут ли это свои или вверенные ему кем-либо другим тайны, все это
пьяный делает известным для всех. Кроме того, и все, что было совершено
давно и предано забвению, он вспоминает и как мертвеца воскрешает. Такой
подобен бочке, полной нового питья, в которой при шумящем и
изливающемся питье дрожжи не удерживаются на дне, но поднимаются наверх
и, гонимые из бочки внутренней теплотой, вытекают вон. Подобно сему и в
пьяном человеке сила опьянения возмущает сердечные тайны и гонит их вон.
Он устами своими открывает тайны подобно тому, как дрожжи поднимаются
со дна бочки, и, что обычно бывает, как пища из желудка, исполненного
пьянством, выбрасываются и тайны блеванием. В пьяном обе эти, то есть, и
пища, и тайны, превращаются в блевотину».